Ржавые земли [= Боги-насекомые ] - Максим Хорсун

Вообще-то, авантюра с сигнальными кострами была лишь репетицией перед закладкой и возжжением Большого Огненного Треугольника. Разминкой, которая позволила бы нам проверить в деле некоторые идеи, существовавшие до того в лучшем случае в виде схемок и набросков на бумаге.

Через пустошь шли долго, но, к счастью, без приключений. Единственным ярким и одновременно грустным воспоминанием в этом путешествии стала встреча с бредущим из ниоткуда в никуда караваном бегемотоподобных созданий. С такими мы жили по соседству, когда хозяева держали всех чужепланетников (людей – в том числе) на коленях. Могучие, неутомимые, отвратительные и изумительные в своей причудливости… У меня до сих пор мороз по коже пробегает, едва вспомню, как истово они работали на хозяев! Как вгрызались в землю, уничтожая в считаные дни широченные русла ирригационных каналов.

А теперь они едва-едва переставляли ноги. Некогда роскошный мех, что покрывал крупы гигантов, потускнел, на впалых боках болтались неприятные комья свалявшейся шерсти. Обвисшие складки кожи не мешали рассмотреть строение скелета. В общем, жуть. От этой встречи в душе у меня и сейчас остается неприятный осадок. Что поделать… порой я слишком близко принимаю к сердцу то, что меня, в принципе, касаться не должно.

Расстояние, отделяющее нас от цели, неуклонно таяло. Но еще быстрее таял наш волюнтаризм. Точнее, не таял, а скисал, уходя в уксус разочарования… Разочарования собой и «гениальными» идеями, которыми зажглись наши контуженые головы. Дьявольские марсианские горы выглядели… не то что неприступно, а как-то нереально. Когда мы смотрели на рыжие пирамиды со ступенчатыми склонами, нам казалось, что они пронзают атмосферу и проникают вершинами в холодный космос.

Трудно поверить, насколько быстро рождаются слухи, не имеющие под собой никакого основания. Даже в такой тесной общине, как наша. Кто-то где-то кому-то нашептал, что хозяева бросили часть техники на Марсе. Что в какой-то пещере пылятся забытые летающие машины, – те самые летуны, при помощи которых так удобно было охотиться в пустыне на беглецов-людей. Эх, многое отдал бы за то, чтобы вражеская техника поработала на нас. Хоть самую малость! Ведь, полагаю, своими силами морякам не справиться с тем, что мы навыдумывали, радуясь победе над хозяевами. Кто такие, если разобраться, хозяева? Сошки! Тараканы, возомнившие себя богами. Война с ними позади. Впереди – война с враждебным Марсом. Мы должны были выжить наперекор планете. Не могу представить задачу более дерзкую и сложную.

– Поднимемся на первую ступень, – предложил Гаврила, указывая пересеченный террасами склон ближайшей горы. – А там будь что будет…

Мы шли через базальтовое поле; под ногами расстилалась гладкая, как будто отутюженная поверхность. Струйки рыжей пыли змеились под ногами; то там, то здесь сквозь тонкий слой грунта просматривалась черная плита застывшего лавового потока. Иногда мне мерещились забитые пылью щели стыков. Я даже отстал от остальных, взявшись за проверку этого нелепого предположения. В итоге, не солоно хлебавши, пришлось догонять отряд. Стыков под пылью не обнаружилось.

До заката нам нужно было отыскать убежище для девяти человек. Норку какую-нибудь или трещинку. Кто бы знал – насколько осточертело это скитание наперекор ветрам! Этот скотский образ жизни! Как опротивели ночи, проведенные под открытым небом на камнях, среди камней, на земле, под землей… когда жуткий мороз… а у тебя только пара шерстяных одеял да шинель на плечах.

Подзадоривая друг друга и переругиваясь, мы начали штурм нижней ступени.

Мошонкин взобрался на выпирающий из склона «блок». Посмотрел вперед, назад. Присвистнул и крикнул нам:

– Оглянитесь!

В пустоши гарцевал смерч. Он выгибался, как ему вздумается; он то утончался, то разбухал, обращаясь пылевым драконом… но неуклонно следовал по нашим следам. Небо над горой-пирамидой налилось спелой желтизной. Нам не нужно было объяснять, что предвещает сей праздничный цвет.

– Сюда идет буря! – гаркнул мне в ухо Гаврила.

Я кивнул, не отрывая взгляд от пустоши. Мне показалось, что под покровом песчаной мути что-то копошится. Что-то быстроногое и темное… Тьфу! – чур меня! В последнее время слишком часто стала мерещиться всякая ерунда. Впрочем, удивляться тут нечему: усталость, экономный продовольственный паек да хроническая тревога – вот три слагаемых, которые в сумме доводят до досадных расстройств психики даже циничных хирургов.

– Эй, доктор! – вновь обратился ко мне боцман. – Ворон ловишь, друг!

– Да потише, ты!.. Я не так глух, братец, как тебе кажется. Лучше скажи: что видишь? – Я указал пальцем на мельтешащие в пыли тени.

Гаврила выпучил глаза. Сдернул с плеча винтовку и заорал:

– Тревога! К бою, морячки!

– Чего стряслось? – Кумовья-матросы уже водили стволами «мосинок», выискивая на пустынном склоне врага. Оба были ветеранами, выжившими в войне с хозяевами. Оба с той развеселой поры ходили в шрамах от ожогов и осколочных ран.

Баталёр спрыгнул со своего насеста. И тоже переменился в лице.

– Это… это… – Губы его дрожали. – Ч-черт!

Боцман недобро покосился на наших французских комбатантов. Те еще плохо понимали по-русски; едва в нашем продвижении намечалась пауза, как они тут же становились кругом и принимались беспечно дымить «козьими ножками».

– Спокойно, Гаврила, – я поднес к глазам бинокль. Сердце мое екнуло. – Спокойно, братец, ведь этого элементарно не может быть…

Уж лучше бы хозяева забыли на Марсе летающие машины!

– Бегом наверх! – распорядился Гаврила. – Здесь мы – как три тополя на… – Он вдруг взмахнул свободной рукой, кинулся на французов, закричал высоким, птичьим голосом: – Кшуть! Кшуть, жантильоны! Чирикать после будете!

– Нет-нет-нет!.. – забормотал я, ощущая, как просыпается боль в укороченных пальцах. – Погодите! Это мираж…

Меня схватил за локоть Мошонкин.

– Бежим, доктор! Они же вот-вот нагонят!!

Я еще несколько мгновений пятился, не решаясь повернуться к преследователям – вращающейся воронке смерча и бесформенным теням – спиной. Нелепый страх овладел мною: я почему-то уверился, что меня тут же стукнут по затылку, стоит только отвернуться… Но я смог скинуть с себя путы этого гипноза; и сразу же гладкий, предательски скользкий склон превратился в беговую дорожку под ногами. Я несся, задыхаясь и отплевываясь на ходу. Не замечая того, как быстро меркнет свет, а воздух становится густым от пыли. Винтовка ритмично била меня по хребту.

Едва мы одолели первую ступень и выбрались на заваленную каменными обломками террасу, как смерч, вновь став пылевым драконом, врезался в тело горы-пирамиды.

Мы ослепли. Мы потеряли друг друга и, что куда страшнее, – потеряли из виду врага. Я был в панике. Я чувствовал, что лишаюсь опоры, что сила, которой невозможно противостоять, увлекает меня вверх, – это пылевой дракон затягивал бывшего судового доктора в свое брюхо, намереваясь превратить его дряблую тушу в порошок.